ГЛАВА 2. ВЕНСКИЕ ГОДЫ УЧЕНИЯ И МУЧЕНИЯ
К тому времени, когда умерла моя мать, один из касающихся
меня вопросов был уже разрешен судьбой.
В последние месяцы ее болезни я уехал в Вену, чтобы там
сдать экзамен в академии. Я вез с собой большой сверток
собственных рисунков и был в полной уверенности, что экзамен я
сдам шутя. Ведь еще в реальном училище меня считали лучшим
рисовальщиком во всем классе, а с тех пор мои способности к
рисованию увеличились в большой степени. Гордый и счастливый, я
был вполне уверен, что легко справлюсь со своей задачей.
Только в отдельные редкие минуты меня посовало раздумье:
мой художественный талант иногда подавлялся талантом чертежника
- в особенности во всех отраслях архитектуры. Мой интерес к
строительному искусству все больше возрастал. Свое влияние в
этом направлении оказала еще поездка в Вену, которую я 16 лет
от роду предпринял в первый раз. Тогда я поехал в столицу с
целью посмотреть картинную галерею дворцового музея. Но в
действительности глаз мой останавливался только на самом музее.
Я бегал по городу с утра до вечера, стараясь увидеть как можно
больше достопримечательностей, но в конце концов мое внимание
приковывали почти исключительно строения. Часами стоял я перед
зданием оперы, часами разглядывал здание парламента. Чудесные
здания на Ринге действовали на меня, как сказка из "Тысячи
одной ночи".
Теперь я оказался в прекрасной Вене во второй раз. Я
сгорал от нетерпения скорее сдать экзамен и вместе с тем был
преисполнен гордой уверенности в том, что результат будет
хороший. В этом я был настолько уверен, что когда мне объявили,
что я не принят, на меня это подействовало, как гром с ясного
неба. Когда я представился ректору и обратился к нему с
просьбой: объяснить мне причины моего непринятия на
художественное отдаление академии, ректор ответил мне, что
привезенные мною рисунки не оставляют ни малейших сомнений в
том, что художника из меня не выйдет. Из этих рисунков видно,
что у меня есть способности в сфере архитектуры. Я должен
совершенно бросить мысль о художественном отделении и подумать
об отделении архитектурном. Ректор выразил особенное удивление
по поводу того, что я до сих пор вообще не прошел никакой
строительной школы.
Удрученный покинул я прекрасное здание на площади Шиллера
и впервые в своей недолгой жизни испытал чувство дисгармонии с
самим собой. То, что я теперь услышал из уст ректора
относительно моих способностей, сразу как молния осветило мне
те внутренние противоречия, которые я полусознательно испытывал
и раньше. Только да сих пор я не мог отдать себе ясного отчета,
почему и отчего это происходит.
Через несколько дней мне и самому стало вполне ясно, что я
должен стать архитектором.
Дорога к этому была для меня полна трудностей; из
упрямства я зря упустил много времени в реальном училище, и
теперь приходилось за это рассчитываться. Чтобы попасть на
архитектурное отделение академии, надо было сначала пройти
строительно-техническое училище, а чтобы попасть в это
последнее, надо было сначала иметь аттестат зрелости из средней
школы. Ничего этого у меня не было. По зрелом размышлении
выходило, что исполнение моего желания совершенно невозможно.
Тем временем умерла моя мать. Когда после ее смерти я в
третий раз приехал в Вену, - на этот раз на многие годы, - я
опять был уже в спокойном настроении, ко мне вернулась прежняя
решимость, и я теперь окончательно знал свою цель. Я решил
теперь стать архитектором. Все препятствия надо сломать, о
капитуляции перед ними не может быть и речи. Размышляя так, я
все время имел перед глазами пример моего покойного отца,
который все-таки сумел выйти из положения деревенского
мальчика, сапожного ученика и подняться до положения
государственного чиновника. Я все же чувствовал более прочную
почву под ногами, мои возможности казались мне большими. То,
что я тогда воспринимал как жестокость судьбы, я теперь должен
признать мудростью провидения. Богиня нужды взяла меня в свои
жесткие руки. Много раз казалось, что вот-вот я буду сломлен
нуждой, а на деле именно этот период закалил во мне волю к
борьбе, и в конце концов эта воля победила.
Именно этому периоду своей жизни я обязан тем, что я сумел
стать твердым и могу быть непреклонным. Теперь я это время
благословляю и за то, что оно вырвало меня из пустоты удобной
жизни, что меня, маменькиного сынка, оно оторвало от мягких
пуховиков и отдало в руки матери-нужды, дало мне увидеть нищету
и горе и познакомило с теми, за кого впоследствии мне пришлось
бороться.
x x x
В этот же период у меня раскрылись глаза на две опасности,
которые я раньше едва знал по имени и всего значения которых
для судеб немецкого народа я конечно не понимал. Я говорю о
марксизме и еврействе.
Вена - город, который столь многим кажется вместилищем
прекрасных удовольствий, городом празднеств для счастливых
людей, - эта Вена для меня к сожалению является только живым
воспоминанием о самой печальной полосе моей жизни.
Еще и теперь этот город вызывает во мне только тяжелые
воспоминания. Вена - в этом слове для меня слилось 5 лет
тяжелого горя и лишений. 5 лет, в течение которых я сначала
добывал себе кусок хлеба как чернорабочий, потом как мелкий
чертежник, я прожил буквально впроголодь и никогда в ту пору не
помню себя сытым. Голод был моим самым верным спутником,
который никогда не оставлял меня и честно делил со мной все мое
время. В покупке каждой книги участвовал тот же мой верный
спутник - голод; каждое посещение оперы приводило к тому, что
этот же верный товарищ мой оставался у меня на долгое время.
Словом, с этим безжалостным спутником я должен был вести борьбу
изо дня в день. И все же в этот период своей жизни я учился
более, чем когда бы то ни было. Кроме моей работы по
архитектуре, кроме редких посещений оперы, которые я мог себе
позволить лишь за счет скудного обеда, у меня была только одна
радость, это - книги.
Я читал тогда бесконечно много и читал основательно. Все
свободное время, которое оставалось у меня от работы, целиком
уходило на эти занятия. В течение нескольких лет я создал себе
известный запас знаний, которыми я питаюсь и поныне.
Более того.
В это время я составил себе известное представление о мире
и выработал себе миросозерцание, которое образовало гранитный
фундамент для моей теперешней борьбы. К тем взглядам, которые я
выработал себе тогда, мне пришлось впоследствии прибавить
только немногое, изменять же ничего не пришлось.
Наоборот.
Я теперь твердо убежден в том, что все творческие идеи
человека в общих чертах появляются уже в период его юности,
насколько вообще данный человек способен творчески мыслить. Я
различаю теперь между мудростью старости, которая является
результатом большей основательности, осторожности и опыта
долгой жизни, и гениальностью юности, которая щедрой рукой
бросает человечеству благотворные идеи и мысли, хотя иногда и в
незаконченном виде. Юность дает человечеству строительный
материал и планы будущего, из которых затем более мудрая
старость кладет кирпичи и строит здания, поскольку так
называемая мудрость старости вообще не удушает гениальности
юности.
x x x
Жизнь, которую я до тех пор вел в доме родителей, мало
отличалась от обычной. Я жил безбедно и никаких социальных
проблем предо мной не стояло. Окружавшие меня сверстники
принадлежали к кругам мелкой буржуазии, т. е. к тем кругам,
которые очень мало соприкасаются с рабочими чисто физического
труда. Ибо, как это на первый взгляд ни странно, пропасть между
теми слоями мелкой буржуазии, экономическое положение которых
далеко не блестяще, и рабочими физического труда зачастую
гораздо глубже, чем это думают. Причиной этой - приходится так
выразиться - вражды является опасение этих общественных слоев,
- они еще совсем недавно чуть-чуть поднялись над уровнем
рабочих физического труда, - опять вернуться к своему старому
положению, вернуться к жизни малоуважаемого рабочего сословия
или даже только быть вновь причисленными к нему. К этому у
многих прибавляются тяжелые воспоминания о неслыханной
культурной отсталости низших классов, чудовищной грубости
обращения друг с другом. Недавно завоеванное положение мелкого
буржуа, само по себе не бог весть какое высокое, заставляет
прямо трепетать перед опасностью вновь спуститься на одну
ступень ниже и делает невыносимой даже одну мысль об этом.
Отсюда часто получается, что более высоко поставленные
люди относятся к самым низшим слоям с гораздо меньшими
предрассудками, чем недавние "выскочки".
Ибо в конце концов выскочкой является в известном смысле
всякий, кто своей собственной энергией несколько выбился в люди
и поднялся выше своего прежнего уровня жизни.
Эта зачастую очень тяжкая борьба заглушает всякое чувство
сожаления. Отчаянная борьба за существование, которую ты только
что вел сам, зачастую убивает в тебе всякое сострадание к тем,
кому выбиться в люди не удалось.
Ко мне лично судьба в этом отношении была милостивее.
Бросив меня в омут нищеты и необеспеченности, через который в
свое время прошел мой отец, выбившийся затем в люди, жизнь
сорвала с моих глаз повязку ограниченного мелкобуржуазного
воспитания. Только теперь я научился понимать людей, научился
отличать видимость и внешнюю скотскую грубость от внутренней
сути человека.
Вена уже в начале XX столетия принадлежала к городам
величайшего социального неравенства.
Бьющая в глаза роскошь, с одной стороны, и отталкивающая
нищета - с другой. В центре города, в его внутренних кварталах
можно было с особенной отчетливостью ощущать биение пульса
52-миллионной страны со всеми сомнительными чарами этого
государства национальностей. Двор с его ослепительной роскошью
притягивал как магнит богачей и интеллигенцию. К этому надо
прибавить сильнейший централизм, на котором основана была вся
габсбургская монархия.
Только благодаря этому централизму мог держаться весь этот
междунациональный кисель. В результате этого - необычайная
концентрация всей высшей администрации в резиденции государства
- в Вене.
Вена не только в политическом и духовном, но в
экономическом отношении была центром придунайской монархии.
Армии высшего офицерства, государственных чиновников,
художников и ученых противостояла еще большая армия рабочих;
несметному богатству аристократии и торговцев противостояла
чудовищная беднота. Перед дворцом на Ринге в любое время дня
можно было видеть тысячи блуждающих безработных. В двух шагах
от триумфальных арок, в пыли и грязи каналов валялись сотни и
тысячи бездомных.
Едва ли в каком-либо другом немецком городе в эту пору
можно было с большим успехом изучать социальную проблему. Не
надо только обманывать самих себя. Это "изучение" невозможно
сверху вниз. Кто сам не побывал в тисках удушающей нищеты, тот
никогда не поймет, что означает этот ад. Если изучать
социальную проблему сверху вниз, ничего кроме поверхностной
болтовни и лживых сантиментов не получится, а то и другое
только вредно. Первое потому, что не позволяет даже добраться
да ядра проблемы, второе потому, что просто проходит мимо нее.
Я право не знаю, что хуже: полное невнимание к социальной
нужде, которое характерно для большинства счастливцев и для
многих из тех, которые достаточно зарабатывают, чтобы безбедно
жить; или пренебрежительное и вместе с тем частенько в высшей
степени бестактное снисхождение к меньшему брату, характерное
для многих из тех господ мужского и женского пола, для которых
и сочувствие к "народу" является делом моды. Эти люди грешат
гораздо больше, чем они при их полном отсутствии такта даже
могут сами себе представить. Неудивительно, что результат
такого их общения с "меньшим братом" совершенно ничтожен, а
зачастую прямо отрицателен. Когда народ на такое обращение
отвечает естественным чувством возмущения, эти добрые господа
всегда воспринимают это как доказательство неблагодарности
народа.
Что общественная деятельность ничего общего с этим не
имеет, что общественная деятельность прежде всего не должна
рассчитывать ни на какую благодарность, ибо ее задачей является
не распределять милость, а восстанавливать право, - такого рода
суждение подобным господам просто невдомек.
Меня судьба уберегла от такого рода "разрешения"
социального вопроса. Вовлекши меня самого в омут нищеты, судьба
приглашала меня не столько "изучать" социальную проблему,
сколько на себе самом испробовать ее. Если кролик счастливо
пережил вивисекцию, то это уже его собственная заслуга.
Пытаясь теперь изложить на бумаге то, что было пережито
тогда, я заранее знаю, что о полноте изложения не может быть и
речи. Дело может идти только о том, чтобы описать наиболее
потрясающие впечатления и записать те важнейшие уроки, которые
я вынес из той полосы моей жизни.
x x x
Найти работу мне бывало нетрудно, так как работать
приходилось как чернорабочему, а иногда и просто как поденщику.
Таким образом я добывал себе кусок хлеба.
При этом я часто думал: надо просто встать на точку зрения
тех людей, которые, отряхнув с ног прах старой Европы,
устремляются в Новый свет и там на новой родине добывают кусок
хлеба какой угодно работой. Разделавшись со всеми
предрассудками и представлениями о сословной и профессиональной
чести, освободившись от всяких традиций, они зарабатывают
средства на пропитание там и так, где и как это возможно. Они
вполне правы, что никакая работа не позорит человека. Так и я
решился обеими ногами стать на создавшуюся для меня почву и
пробиться во что бы то ни стало.
Очень скоро я убедился в том, что всегда и везде можно
найти какую-либо работу, но также и в том, что всегда и везде
ее легко можно потерять.
Именно необеспеченность заработка через некоторое время
стала для меня самой трудной стороной моей новой жизни.
"Квалифицированного" рабочего выбрасывают на улицу не так
часто как чернорабочего; однако и он далеко не свободен от этой
участи. Если он не оказывается без дела просто из-за отсутствия
работы, то его часто настигает локаут или безработица в
результате участия в забастовке.
Здесь необеспеченность заработка жестко мстит за себя
всему хозяйству.
Крестьянский парень, который переселяется в город,
привлекаемый туда большей легкостью труда, более коротким
рабочим днем и другими соблазнами города, сначала, приученный к
более обеспеченному заработку, бросает работу лишь в том
случае, когда имеет по крайней мере серьезную надежду получить
другую. Нужда в сельскохозяйственных рабочих велика, поэтому
менее вероятна длительная безработица среди этих рабочих.
Ошибочно думать, что молодой парень, отправляющийся в большой
город, уже с самого начала сделан из худшего материала, чем
тот, который крепко засел в деревне. Нет, напротив, опыт
показывает, что переселяющиеся в город элементы деревни большею
частью принадлежат к самым здоровым и энергичным натурам, а не
наоборот. К этим "эмигрантам" надо отнести не только тех, кто
эмигрирует за океан в Америку, но и тех молодых парней, которые
решаются бросить свою деревню и отправиться искать счастья в
большом городе. Они также берут на себя большой риск. Большею
частью такой деревенский парень приходит в большой город, имея
в кармане кое-какие деньжонки. Ему не приходится дрожать за
себя, если по несчастью он не найдет работы сразу. Хуже
становится его положение, если, найдя работу, он ее быстро
потеряет. Найти новую работу, в особенности в зимнюю пору
трудно, если не невозможно. Несколько недель он еще
продержится. Он получит пособие по случаю безработицы из кассы
своего союза и еще продержится некоторое время. Но когда он
издержит последний грош и когда профсоюзная касса перестанет
платить ему пособие ввиду чрезмерной длительности его
безработицы, тогда он попадает в большую нужду. Теперь ему
приходится бродить по улицам на голодный желудок, заложить и
продать последнее; его платье становится ветхим, сам он
начинает все больше и больше опускаться физически, а затем и
морально. Если он еще останется без крова (а это зимой
случается особенно часто), его положение становится уже прямо
бедственным. Наконец он опять найдет кое-какую работу, но игра
повторяется сначала. Во второй раз несчастье его разыграется в
том же порядке. В третий раз удары судьбы будут еще сильней.
Постепенно он научится относиться к своему необеспеченному
положению все более и более безразлично. Наконец повторение
всего этого входит в привычку.
Энергичный и работающий парень, именно благодаря этому
постепенно совершенно меняет свой облик. Из трудящегося
человека он становится простым инструментом тех, кто начинает
использовать его в своих низких корыстных целях. Без всякой
вины ему так часто приходилось быть безработным, что он
начинает считать так: месяцем больше или меньше - все равно. В
конце концов он начинает относиться индифферентно не только к
вопросам своего непосредственного бытия и заработка, но и к
вопросам, связанным с уничтожением государственных,
общественных и общекультурных ценностей. Ему уже ничего не
стоит принимать участие в забастовках, но ничего не стоит
относиться к забастовкам совершенно индифферентно.
Этот процесс я имел возможность собственными глазами
наблюдать на тысяче примеров. Чем больше я наблюдал эту игру,
тем больше во мне росло отвращение к миллионному городу,
который сначала так жадно притягивает к себе людей, чтобы их
потом так жестоко оттолкнуть и уничтожить.
Когда эти люди приходят в город, их как бы с радостью
причисляют к населению столицы, но стоит им подольше остаться в
этом городе, как он перестает интересоваться ими.
Меня также жизнь в этом мировом городе изрядно потрепала,
и на своей шкуре я должен был испытать достаточное количество
материальных и моральных ударов судьбы. Еще в одном я убедился
здесь: быстрые переходы от работы к безработице и обратно,
связанные с этим вечные колебания в твоем маленьком бюджете,
разрушают чувство бережливости и вообще лишают вкуса к
разумному устройству своей жизни. Человек постепенно приучается
в хорошие времена жить припеваючи, в плохие - голодать. Голод
приучает человека к тому, что как только в его руки попадают
некоторые деньги, он обращается с ними совершенно нерасчетливо
и теряет способность к самоограничению. Стоит ему только
получить какую-нибудь работенку и заработать немного деньжонок,
как он самым легкомысленным образом тотчас же пускает свой
заработок в трубу. Это опрокидывает всякую возможность
рассчитывать свой маленький бюджет хотя бы только на неделю.
Заработанных денег сначала хватает на пять дней из семи, затем
только на три дня и, наконец, дело доходит до того, что
спускаешь свой недельный заработок в течение одного дня.
А дома часто ждут жена и дети. Иногда и они втягиваются в
эту нездоровую жизнь, в особенности, если муж относится к ним
по-хорошему и даже по-своему любит их. Тогда они все вместе в
течение одного, двух или трех дней спускают весь недельный
заработок. Пока есть деньги, они едят и пьют, а затем вторую
часть недели вместе голодают. В эту вторую часть недели жена
бродит по соседям, чтобы занять несколько грошей, делает
небольшие долги у лавочника и всячески изворачивается, чтобы
как-нибудь прожить последние дни недели. В обеденный час сидят
за столом при полупустых тарелках, а часто голодают совершенно.
Ждут новой получки, о ней говорят, строят планы и голодая
мечтают уже о том, когда наступит новый счастливый день и
недельный заработок опять будет спущен в течение нескольких
часов.
Маленькие дети уже в самом раннем своем детстве знакомятся
с этой нищетой.
Но особенно плохо кончается дело, если муж отрывается от
семьи и если мать семейства ради своих детей начинает борьбу
против мужа из-за этого образа жизни. Тогда начинаются споры и
раздоры. И чем больше муж отчуждается от жены, тем ближе он
знакомится с алкоголем. Каждую субботу он пьян. Из чувства
самосохранения, из привязанности к своим детям мать семьи
начинает вести бешеную борьбу за те жалкие гроши, которые ей
приходится вырывать у мужа большую частью по пути с фабрики в
трактир. В воскресенье или в понедельник ночью он, наконец,
придет домой пьяный, ожесточенный, спустивший все до гроша.
Тогда происходят сцены, от которых упаси нас, боже.
На тысяче примеров мне самому приходилось наблюдать все
это. Сначала это меня злило и возмущало, потом я научился
понимать тяжелую трагедию этих страданий и видеть более
глубокие причины порождающие их. Несчастные жертвы плохих
общественных условий!
Еще хуже были тогда жилищные условия. Жилищная нужда
венского чернорабочего была просто ужасна. Еще и сейчас дрожь
проходит по моей спине, когда я вспоминаю о тех казармах, где
массами жили эти несчастные, о тех тяжелых картинах нечистоты,
грязи и еще много худшего, какие мне приходилось наблюдать.
Что хорошего можно ждать от того момента, когда из этих
казарм в один прекрасный день устремится безудержный поток
обозленных рабов, о которых беззаботный город даже не подумает?
Да, беззаботен этот мир богатых.
Беззаботно предоставляет он ход вещей самому себе, не
помыслив даже о том, что рано или поздно судьба принесет
возмездие, если только люди во время не подумают о том, что
нужно как-то ее умилостивить.
Как благодарен я теперь провидению за то, что оно дало мне
возможность пройти через эту школу! В этой школе мне не
пришл